Translated: Jan 2024
Last modified: 11 Feb 2024

Поль Феваль

Лестница душ

Вот история, которую я часто рассказывал так или иначе, и которую, даст Бог, расскажу еще не раз, потому как она славная и душевная.

Несмотря на то, что она бретонская, впервые я услышал ее в Нормандии, на том склоне Авранша, с которого открывается один из самых восхитительных пейзажей на земле. Нас было двое тогда. Собеседник мой уж три года как умер, храня на устах своих свет небесной улыбки. С нею он любил, страдал и молился.

И пока он говорил со мной, я помню, как зыбучие пески дюн, в которых можно утонут, словно в море, искрились под нашими ногами, а голубая вода на горизонте вздымалась до самых облаков. А над песком и водой высилось это величественное творенье ювелира — Мон-Сен-Мишель. Гора выделялась мрачными своими очертаниями на фоне пожара, зажженного заходящим солнцем, которое одело эту гранитную глыбу во славу из пурпура и злата[1].

Говорят, что порой, когда северо-западный ветер рассекает до самых глубин седые воды залива, взгляду моряка открываются тайны. Странные тайны, что сокрыты между Мон-Сен-Мишелем и островами Шозе.

Там, в недрах пучины, покоятся целые деревни, деревни с приземистыми хижинами и колокольнями церквей.

Деревни, что звались когда-то:

Бурнёф, Томмен, Сент-Этьен-ан-Палюэль, Сен-Луи, Мони, Эпиньяк, Ла Фийет... и еще многие.

Деревни-утопленники, чьи печальные трупы погребены в песке вместе с останками кораблей и стволами-исполинами легендарного леса Сисси.

Океан потратил столетия на свою борьбу с землей многострадальной Бретани. И  теперь почивает на поле битвы. Океан-победитель.

Но не только легенды хранят память о тех смертельных боях. В фамильных и монастырских манускриптах, в городских реестрах и пыльных коробках нотариусов-архивариусов хранится множество подлинных документов, подтверждающих право собственности на все эти сгинувшие владения, затопленные некогда посевы и урожаи.

Иной местный бедняк день за днем мотается с посохом в руке да котомкой на плече, а ему окрест под всей этой озерной гладью принадлежит цельный удел принца:

Замки, луга, рощи, веселые мельницы, озорно подкрякивавшие на речном бережку и милые сердцу домики, чей далекий дым ускорял шаг утомленного путника.

В сотне футов над крышами тех гостеприимных домов снуют теперь корабли на всех парусах. Над усадьбами и хижинами, камышом и дубравой раскинуло море ужасный свой предел, имя которому смерть.

Мрачный, пророческий абрис, что напоминает человеку-Титану о тщете всей его отваги и дерзости. Безбрежная насмешка над утопиями всех веков, являющая миру саван, как единственное и последнее воплощение мечты о равенстве...

Вдоль всего нашего побережья, от Гранвиля до мыса Фреэль, что за Сен-Мало, ненасытное, алчное море натравило бесплодие своих песков на сочную зелень лугов и полей.

То здесь, то там видна скала, вздымающая над волнами черную свою голову и все еще хранящая древнее название своей вотчины, замка, деревни. Потому что у земли, как и у нас, есть кости, и каждая умершая гора оставляет после себя каменный скелет.

Над дивными лугами Сезамбра мечут теперь свои сети рыбаки из Сен-Мало. А вон та суровая пядь земли — островок Гран-Бе, где Шатобриан пожелал обрести могилу аскета, — ведь когда-то там билось сердце великолепнейшего сада.

Никто не может сказать точно, сколько времени понадобилось морю, чтоб покрыть эти земли. Борьба эта началась еще до христианской эры. Известно, что рощи друидов простирались на восемь или даже десять лье вперед от нынешних границ наших берегов.

В итоге лес Сисси прорастил свои последние дубы уже на скалистых берегах Шозе[2].

В те времена Куэннон был большой рекой, которую Птолемей и Аммиан Марцеллин даже путали с Сеной.

О, этот Куэнон — серый, сизый да мраморный! О, эта взбалмошная река, блуждающая средь дюн, словно пьяная кокетка. В былые дни то был мощный, гордый поток, владыка Селюна и Се, что платили ему дань своими водами. Его устье находилось по ту сторону гор Шозе, от которых теперь остался лишь архипелаг.

Когда-то он мчал свои потоки справа от Сен-Мишеля, вдоль нынешних берегов Ла-Манша.

Много воды утекло с тех пор, как он совершил свое первое безумство — вильнул с востока на запад, да еще прихватив у бретонцев гору Сен-Мишель и задарив ее нормандцам.

«Вот Куэнон накуролесил!

Нормандии Гору отвесил…»[3]

* * *

Пенор, дочь Бюда, была женой Амеля, пастуха Аннановых стад.

Аннан был сеньором и графом в землях Шезе, что по ту сторону горы Томбелен[4].

Замок его высился посреди семи деревень, жители которых несли бремя ратной повинности, когда Аннан отправлял воинов своих в поход.

Одна из тех деревень звалась Сен-Виноль. Там-то и жили Амель и Пенор.

Милой Пенор было тогда восемнадцать лет; Амелю исполнилось двадцать пять.

Оба они остались сиротами; и оба любили друг друга той великой любовью, что живет в сердце тех, у кого не было семьи.

Пенор была прекрасна, как луч солнца по весне. Ее светлые волосы могли укрыть ее всю, как плащом, а взгляд голубых глаз мог заглянуть в самое сердце.

Амель был высок, гибок и крепок.

Однажды зимой, когда полосатый волк из Шезе покинул лес в поисках добычи, Амель укрылся в долине, чтобы подкараулить хищника.

Эти полосатые волки были покрупнее даже шестимесячных жеребцов; они легко грызли лошадей и пили кровь у спящих волов.

Не бежали полосатые волки и от человека. Ведь наконечники стрел не могли пробить их шкуру. Ударь их рогатиной, и та сломается в руке.

Но Амель ухватил полосатого волка своими жилистыми руками, да так и задушил его.

Однако прежде чем идти караулить хищника, Амель повесил в деревенской церкви под нишей, озаренной ликом с улыбкой Богородицы, рогожку из тонкого льна, скругленную ручками милой Пенор.

Всего в достатке было у доброй Богородицы Сен-Винольской церкви. Каждый год к стопам ее складывались подношения, потому как местные жители верили, что искупают грехи свои льном, снопами пшеницы да спелыми плодами.

Но Бог знал про их грехи, которые ждали искупления!

Ведь грех искупается только покаянием и раскаянием.

* * *

У Амеля и Пенор не было детей.

Когда Амель пас стада, а Пенор оставалась одна в хижине, ей было очень грустно.

Она говорила себе:

— Ах, будь на коленях у меня маленький херувимчих, точная копия его отца, как радостно было бы мне в ожидании Амеля.

Говорил себе Амель, охраняя стада своего господина:

— Ах, если бы Пенор одарила меня прелестным дитя, точной копией своею, сколько радости было бы, сколько надежд!

Они были добрыми христианами. Их грехи не сильно увеличивали степень неприкаянности жителей Сен-Виноля.

— Пенор, милая жена моя, — сказала Амель, — сплела бы ты тонкое покрывало для Святой Девы Марии, Матери Господа нашего, может и у нас родился бы ребенок.

Пенор сплела для Святой Девы Марии, Матери Господа нашего, прекрасное покрывало. Белее чистого снега было оно, прозрачнее дымки августовских вечеров.

Богородица была довольна. И родился наконец ребенок желанный у Амеля и Пенор. И любовь их стала еще крепче у колыбели его.

Когда ребенку исполнилось девять дней и Пенор окрепла, Амель взял колыбель на руки, чтобы нести дитя на крестины.

После крещения Пенор в свой черед подхватила колыбель на руки. Она обошла всю церковь и приблизилась к алтарю Богородицы.

— Мария! О, Святая Мария, — сказала она, стоя на коленях, — дитя, которое ты подарила нам, я возвращаю тебе... Пусть оно будет твоим и пусть растет, посвященным твоему Божественному цвету... Посмотри на него, Святая Мария; его зовут Рауль, как отца его отца... Посмотри на него, чтобы могла ты признать его в день роковой.

И Амель кивнул:

— Да будет так.

Цвет Марии — небесно-голубой.

Под сим благочестивым покровом и рос юный Рауль.

И был он красив. У него были светлые волосы матери и черные глаза храброго пастуха Амеля.

* * *

Доподлинно неведомо, было ли то из-за грехов жителей Сен-Виноля, но однажды ночью, — в ночь великого ненастья, Господи, о Боже! — вода в Куэноне поднялась словно кипящее молоко, что стремится через край.

Дул северо-западный ветер; дождь лил ручьями; земля дрожала.

Равнина наполнялась водой.

Когда наступило утро, все увидели, что разлившийся Куэнон — это уже море.

Море, что сметало все преграды, сотворенные десницею Божьей.

Оно приближалось, темное, бурное, волоча выкорчеванные деревья и трупы животных.

Церковь Сен-Виноля располагалась на возвышенности. Жители деревни укрылись там.

Амель и Пенор, державшая ребенка, остались стоять у дверей, потому что внутри храма больше не было места.

Вода поднималась, поднималась....

Амель взял жену на руки. Воды уже было по пояс.

— Прощай, дорогая моя жена, — молвил он. — Стань мне на плечи; быть может вода все же остановится... Даже если я умру, а ты будешь спасена, это будет хорошо.

Пенор подчинилась.

Вода поднималась.

Когда вода достигла ее пояса, она подняла маленького Рауля над головой и сказала:

— Прощай, дорогое дитя, стань мне на плечи; быть может, вода все же остановится.... Даже если я умру, а ты будешь спасен, это будет хорошо.

Ребенок сделал то, что сказала ему мать.

Вода поднималась.

Вскоре над бушующими волнами не осталось никого и ничего, кроме белокурой головки маленького Рауля и трепещущего воротничка его голубой сорочки.

* * *

 А Богоматерь церкви Сен-Виноля в этот момент покидала свою затопленную водой нишу, чтобы вернуться на небо.

В руках она держала все свои подношения.

Воспаряя над кладбищем, она увидела белокурую головку маленького Рауля и краешек его синей сорочки.

Она остановила свой полет и сказала:

— Дитя это принадлежит мне. Я хочу отнести его к Богу.

И одной рукой она подхватила светлые волосы, вьющиеся над водой. — Но ребенок был тяжел. Очень тяжел для столь маленького тельца.

Богоматери пришлось выпустить один за другим свои дары и освободить обе руки.

Лишь бросив все подношения — лен, цветы и спелые фрукты, — она смогла поднять ребенка.

Тогда она наконец поняла, почему маленький Рауль был так тяжел.

Его держала мать в своих умирающих, дрожащих пальцах.

Своими дрожащими, умирающими пальцами отец поддерживал мать.

О, святая любовь, любовь всей семьи!

Богородица улыбнулась.

— Они так любили друг друга! — молвила она.

И забрала отца с матерью, и мать с ребенком — три эти счастливейшие души — в вечность к Богу!..

В той стороне, что между Сен-Жоржем и Шеррюэ, историю эту частенько рассказывают в семейном кругу после ужина длинными вечерами.

Храните любовь в семье, и да поможет вам Богородица в смертный час…

1850

(Перевод по изданию: «Семейная библиотека» : журнал нравственного и религиозного воспитания, специально предназначенный для молодежи, под редакцией г-на Пьера Закконе. Париж, 1852. Первый год издания. № 2. Март 1852.

Paul Féval. L'Échelle des âmes. — Bibliothèque des familles : journal d'éducation morale et religieuse, spécialement destiné à la jeunesse, sous la direction de M. Pierre Zaccone. Paris, 1852. Première année. № 2. Mars 1852.) 

Перевод с французского В. Матющенко