Ю. Уваров
ФЕНОМЕН САН-АНТОНИО
Обзор
книг:
"Приложи свой палец к моему", "Я в этом клянусь",
"Если бы это было у моей тети".
San-Antonio: - Mets ton doigt ou j'ai mon doigt. (P., Ed. Fleuve Noire,1974.
231p.), Je le jure. (P., Stock,1975. 223p.), Si ma tante en avait.
(P., Fleuve
Noire, 1978. 220p.)
Полицейский
комиссар Сан-Антонио - литературная маска писателя Фредерика Дара (род.
в 1922 г.), персонаж, от лица которого написаны
рецензируемые книги, его имя стоит и на титульном листе. Статистика
свидетельствует, что Сан-Антонио - Фредерик Дар - самый читаемый французский
автор последних двух десятилетий. Его успех - 102 романа общим тиражом 65
миллионов экземпляров - нарастал постепенно. Если тираж первых "сан-антонио"
50-х годов не превышал 10 тысяч экземпляров, то к середине 60-х гг. он достиг
250-300 тысяч, а в начале 70-х годов доходил до 600 тысяч. К 1970 году вышло 7
томов собрания "сочинений" Сан-Антонио; многие книги переиздавались по нескольку
раз. Писания бойкого комиссара полиции читают все: от консьержки до министра, от
малограмотного лавочника до интеллектуала. В чем секрет такой необычайной
популярности? Кто бы ни писал о Сан-Антонио, все задаются этим вопросом. А
написано о нем уже немало: и ученые рефераты, и главы учебников по литературе, и
многочисленные статьи в прессе. Даже солидная газета "Монд"
дважды за последние пятнадцать лет посвящала Сан-Антонио целую страницу, а
однажды (27.VII.1977) поместила подборку цитат из его книг. В 1965 году, пытаясь
разобраться в причинах повального увлечения романами Сан-Антонио, известный
писатель и литературовед Робер
Эскарпи организовал в университете города Бордо
семинар с участием видных социологов и критиков, прямо названный: "Феномен
Сан-Антонио".
Серия "Сан-Антонио" вроде бы вовсе не адресована сколько-нибудь серьезному
читателю. Она выходит в издательстве "Флёв
нуар" - "Черная река", которое специализируется на выпуске самой
низкопробной продукции. Фредерик Дар, к слову сказать, зять владельца фирмы,
кровно заинтересованный в ее доходах, точно соблюдает "правила игры", и его
книги по всем параметрам вполне соответствуют штампам полицейско-шпионского
ширпотреба, выпускаемого "Черной рекой". Так, комиссар
Сан-Антонио - сотрудник какой-то секретной полицейской службы - наделен всеми
чертами супермена типа Джеймса Бонда: жесткий, твердый,
сверхмужественный, неутомимый и т. д. Козням врагов он противопоставляет
не хитроумные логические выкладки, а только "сверхчеловеческое" обаяние,
физическую силу, напор, наглость.
Некий Старик, его таинственный начальник, дает ему сложные, казалось
бы
невыполнимые, поручения. Помогает ему туповатый
исполнительный толстяк - инспектор Берюрье,
чаще называемый Берю, наделенный чудовищным
аппетитом, могучими бицепсами и титанической сексуальной мощью. Да и сам
Сан-Антонио зря времени не теряет: разделываясь с врагами, по пути одерживает
множество побед над слабым полом. Как и полагается в книгах этого жанра, сцены
жестокости чередуются с порнографическими. Выполнив
очередное задание, Сан-Антонио возвращается в уютный
дом к своей матери, которая потчует его кулинарными шедеврами. Такова схема
почти всех романов серии. Сами по себе и эта сюжетная канва, и эти персонажи не
могли бы претендовать на особый успех. Такого рода поделки валом валят на
книжный рынок, немало среди них сюжетов и более увлекательных. Правда,
приглядевшись, видишь, что действия неутомимого комиссара нарочито несуразны, до
нелепости нелогичны. Здесь все утрировано: и невероятность ситуаций, и
несгибаемое суперменство
Сан-Антонио, и грубая вульгарность многих сцен. До предела обнажены все клише,
принятые в полицейско-шпионском романе. Эта пародийность несколько выделяет
книги Ф. Дара из массовой продукции, и тем сложнее, казалось бы, объяснить их
популярность.
Огромный успех романов о
Сан-Антонио вызван, на наш взгляд, не столько тем, о чем они написаны, сколько
тем, как это изложено. Текст подается в форме развернутого монолога комиссара
Сан-Антонио, который как бы беседует с читателями, рассказывает о своих
приключениях, цитирует забавные суждения своего постоянного спутника
Берю, часто прерывает ход повествования, чтобы
порассуждать
о жизни, посмеяться над читателями, поглощающими такую чушь, посетовать на
горестную судьбу людей, живущих в скверно устроенном мире. И все излагается
особым, специфическим языком, присущим только Сан-Антоиио.
Это смесь грубого арго с "сан-антонизмами" -
неологизмами автора, обладающего редким талантом словотворчества, основанного на
слиянии
а одном слове нескольких терминов, на использовании самых неожиданных суффиксов,
на необычной вербализации существительных и на графическом воспроизведении
устной речи. Это создает комический эффект, который усиливается фейерверком
каламбуров. (На каждый роман
по нескольку сотен.) Не все из них высокого качества, немало дешевых
формальных, вымученных, но десятка два остроумных всегда наберется. Многие
читают Сан-Антонио как сборник острот и каламбуров, которыми можно блеснуть в
обществе.
В итоге повествование
принимает пародийно-буффонадный характер, что подчеркивается каскадом смешных
метафор, неожиданных сравнений и утрированно-нелепых гипербол. Вот несколько
примеров из книг разных лет: "Если бы она весила на сто кило меньше, то была бы
очаровательной"; "Установилась минута полнейшей тишины.
Можно было услышать, как паук бегает по паутине"; "Я тебе выдам сейчас четыре
восклицательных знака, чтобы показать, как я потрясен.
А вообще-то мне нужно наставить их три полных тома"; "Я вперил в нее взгляд,
который мог бы растопить Северный полюс" и т. п. Большое место в речи комиссара
Сан-Антонио занимают нарочито громоздкие перифразы, выражающие особую
несуразность и карикатурность происходящего. Например, вместо того чтобы
сказать: "Он замолчал", - говорится: "Он повесил замок с предохранителем на свой
аппарат по произнесению глупостей". Это напоминает стиль "Смешных жеманниц",
высмеянных в свое время Мольером. Тексты романов Сан-Антонио изобилуют
насмешками и пародиями на всевозможные литературные штампы. Так, например, он
пишет фразу в возвышенном романтическом стиле: "За стеклом в неистовом полыхании
пламенеющей листвы угасал день", - и тут же добавляет: "Если вы любите такой
стиль, напишите мне, приложив марку для ответа, я вам вышлю несколько ящиков
этого добра с краном для воды". Сан-Антонио пародирует разные речевые клише,
вводит их в неожиданные сочетания и комбинации, упоминает в неподобающем
контексте известные имена, модные реалии и цитаты из надоевших всем реклам.
Например: "Стиль Луи-Левитана четырнадцатого" ("Левитан" - крупная фирма по
производству мебели, наводнившая страну своими рекламами). Книги Сан-Антонио
практически непереводимы на другие языки, но они смешат читающую Францию. Каждый
находит там юмор себе по вкусу - от вульгарного,
примитивного до тонкой и сложной игры словами.
Феномен Сан-Антонио
объясняется еще одним немаловажным обстоятельством. Его романы популяризируют (а
точнее сказать, вульгаризируют) языковые и стилевые процессы, происходящие в
"серьезной" литературе 60-70-х годов. Подобно "рыжему" в цирке, Сан-Антонио в
пародийно-шутовской манере воспроизводит те искания и эксперименты, которые
ведутся в современной литературе. Комический эффект усиливается еще и тем, что
они предстают в чуждом им контексте дешевого полицейско-шпионского жанра.
В текстах Сан-Антонио нашло
свое отражение и модернистско-декадентское
содержание, характерное для определенной части современной французской
литературы. Под веселым клоунским гримом заметно проступают угрюмые черты
исполнителя этой роли. Дело в том, что Фредерик Дар время от времени выпускает
книги под собственным именем, без всякого Сан-Антонио. Это
довольно посредственные психологические романы фрейдистского толка,
мрачные, отмеченные
печатью безысходности и пессимизма. Такими произведениями во Франции
удивить трудно. В отличие от книг о Сан-Антонио успехом эти изделия писателя не
пользуются. Так, например, в 1965 году роман, изданный Фредериком Даром под
своим именем, имел тираж восемь тысяч экземпляров, а очередной "Сан-Антонио"
того же года - 250 тысяч. Не имея возможности, а может быть, точнее, не умея
выразить философию отчаяния в своих "серьезных книгах", писатель втискивает ее в
"сан-антониаду", где почти в каждом тексте
комиссар-супермен непременно толкует о бессмысленности жизни, о ничтожестве,
слабости и гнусности
людей, делится постоянно гнетущим его страхом смерти. Прожорливый, грязный,
грубый толстяк Берю - это, по замыслу автора, так
сказать, человеческая особь в чистом виде, какая она есть, неприкрытая флером
культуры, цивилизации и красивой фразеологии. Особенно эти обобщающие качества
спутника Сан-Антонио заметны в книгах "Берю и дамы"
(1966), "Сексуальная жизнь Берю" (1976).
В свете этой мрачной философии
обретает особый смысл утрированная, нелепая несуразность событий в каждом
романе. Она как бы становится иллюстрацией бессмысленности, алогичности и
абсурдности бытия. А нарочитая похабность
порнографических сцен - дополнительное свидетельство человеческого скотства. Тем
самым в романах Сан-Антонио форма массовой дешевой
книжной продукции слилась в единое целое с декадентским содержанием
модернистской литературы, убедительно демонстрируя внутреннее духовное единство
этих двух, казалось бы, противоположных сторон современной буржуазной культуры.
При такой пессимистической
окраске юмор книг Сан-Антонио оказывается "черным", безрадостным,
истерично-нервозным. Он воспринимается как словесное
кривляние, гротескная буффонада, нужная, чтобы скрыть зияющую пустоту и
мерзость человеческого существования, заглушить гнетущий страх смерти.
В книге "Я в этом клянусь" Фредерик Дар как бы снимает маску,
откровенно высказывает жизненное кредо, раскрывает подлинный смысл своих "сан-антонио".
Это магнитофонная запись беседы писателя с известной журналисткой
Софи
Ланн. Он вспоминает эпизоды своей биографии - в основном такие случаи, которые
утверждали его в мысли, что человеческая жизнь - нечто тягостное, трудное и
грязное, правда, порой увлекательное и интересное, но в основе своей
бессмысленное, бесцельное и с обязательным трагическим финалом - смертью. В
мире, по его мнению, царят лишь "глупость, эгоизм, равнодушие". Он не скрывает
своей неприязни к людям. "Люди, которых я описываю в моих книгах, ужасны, потому
что все люди таковы. Все мы по-своему ужасны".
Книги о Сан-Антонио - поначалу случайный и удачный заработок -
стали для литератора своего рода "выхлопом" накопившегося отвращения к жизни. И
поэтому вполне закономерно, что своим любимым писателем и образцом для
подражания он считает Селина, реакционного писателя-коллаборациониста, который,
как известно, от глобального неприятия действительности пришел к поддержке
фашизма. Подражая манере Селина, чьи книги были своеобразным "криком" отчаяния,
Фредерик Дар тоже по-своему "кричит", "бунтует" против норм языка, против любой
сложившейся словесно-образной структуры, а также против всех традиций и
ценностей, в том числе нравственных и культурных. Он ничего не противопоставляет
тому, над чем издевается. И его "черный юмор",
отрицающий все и вся, в каких бы шумных формах он ни выражался, оказывается
безобидным для существующего режима, для буржуазного социального порядка.
Продолжая в 1974-1978 годах работать в жанре полицейско-шпионского
романа, автор выбирает модную для середины 70-х годов тему - тему критики
политических деятелей, обусловленную серией предвыборных кампаний во Франции
этого периода. Стремясь еще сильнее, чем прежде, акцентировать мысли об
отвратительности и гнусности
человеческой природы, автор увеличивает дозу порнографических инъекций. В иных
описаниях он доходит до таких омерзительных подробностей, что даже сам
изумляется: "Доколе же меня будут терпеть?" (Беседа с корреспондентом журнала "Спесиаль",
23.I I. 1977.)
Эротика в романе "Если бы это было у моей тети" сильно сдобрена
садизмом. Выполняя очередное задание Старика, Сан-Антонио и
Берю направляются в провинцию Бретань, где борются с местными
автономистами-террористами (актуальная для 1978 года тема). В духе самых дешевых
штампов буржуазной пропаганды делаются намеки на некие советские пароходы с
оружием. Но как уже говорилось, сюжет не имеет в книгах Сан-Антонио особого
значения. Главное здесь - рассуждения философствующего супермена, разные
словесные игры, поток каламбуров, рассказы о грязных похождениях
Берю, изложение его суждений. Юмор здесь несколько блекнет, тонет в
многословии. Игра словами принимает все более формальный характер, неологизмы
становятся какими-то маловразумительными даже для французского читателя. Автор
как бы захлебывается в потоке слов и в своем отвращении к людям и к жизни.
Складывается впечатление, что популярность книг Сан-Антонио начинает падать.
Впрочем, это не только впечатление. Опрос читателей, проведенный осенью 1978
года журналом "Экспресс" и социологическим институтом Луиса Харриса, показал,
что Сан-Антонио уже не в первой тройке самых читаемых авторов, как было много
лет подряд, а всего лишь на шестом месте. Это не случайно. Время его наибольшего
успеха - 60-е годы и начало 70-х гг., когда ломка языковых нормативов и
разрушение сложившихся структур художественного произведения были ведущими
тенденциями литературного стилевого развития. Стиль Сан-Антонио по-своему, в
окарикатуренном виде, аккумулировал это движение романной формы. Теперь же, в
конце 70-х годов, во французской литературе все заметнее проявляется тяга к
"глубинным", социально-нравственным проблемам, ведутся поиски духовной опоры,
твердых ценностей. Словесные забавы Фредерика Дара в этом литературном контексте
теряют свою былую привлекательность. Остается мрачное содержание, соединенное с
гротескным шутовством и уже приевшимися штампами дешевой массовой продукции.
журнал "Современная художественная литература за рубежом". 1979, № 5 (сентябрь-октябрь)
